Воспоминания о беременности: Неожиданный диагноз

О клинических исследованиях

Что такое клинические исследования и зачем они нужны? Это исследования, в которых принимают участие люди (добровольцы) и в ходе которых учёные выясняют, является ли новый препарат, способ лечения или медицинский прибор более эффективным и безопасным для здоровья человека, чем уже существующие.

Главная цель клинического исследования — найти лучший способ профилактики, диагностики и лечения того или иного заболевания. Проводить клинические исследования необходимо, чтобы развивать медицину, повышать качество жизни людей и чтобы новое лечение стало доступным для каждого человека.

Как их проводят?

У каждого исследования бывает четыре этапа (фазы):

I фаза — исследователи впервые тестируют препарат или метод лечения с участием небольшой группы людей (20—80 человек). Цель этого этапа — узнать, насколько препарат или способ лечения безопасен, и выявить побочные эффекты. На этом этапе могут участвуют как здоровые люди, так и люди с подходящим заболеванием. Чтобы приступить к I фазе клинического исследования, учёные несколько лет проводили сотни других тестов, в том числе на безопасность, с участием лабораторных животных, чей обмен веществ максимально приближен к человеческому;

II фаза — исследователи назначают препарат или метод лечения большей группе людей (100—300 человек), чтобы определить его эффективность и продолжать изучать безопасность. На этом этапе участвуют люди с подходящим заболеванием;

III фаза — исследователи предоставляют препарат или метод лечения значительным группам людей (1000—3000 человек), чтобы подтвердить его эффективность, сравнить с золотым стандартом (или плацебо) и собрать дополнительную информацию, которая позволит его безопасно использовать. Иногда на этом этапе выявляют другие, редко возникающие побочные эффекты. Здесь также участвуют люди с подходящим заболеванием. Если III фаза проходит успешно, препарат регистрируют в Минздраве и врачи получают возможность назначать его;

IV фаза — исследователи продолжают отслеживать информацию о безопасности, эффективности, побочных эффектах и оптимальном использовании препарата после того, как его зарегистрировали и он стал доступен всем пациентам.

Считается, что наиболее точные результаты дает метод исследования, когда ни врач, ни участник не знают, какой препарат — новый или существующий — принимает пациент. Такое исследование называют «двойным слепым». Так делают, чтобы врачи интуитивно не влияли на распределение пациентов. Если о препарате не знает только участник, исследование называется «простым слепым».

Чтобы провести клиническое исследование (особенно это касается «слепого» исследования), врачи могут использовать такой приём, как рандомизация — случайное распределение участников исследования по группам (новый препарат и существующий или плацебо). Такой метод необходим, что минимизировать субъективность при распределении пациентов. Поэтому обычно эту процедуру проводят с помощью специальной компьютерной программы.

Преимущества и риски для участников. Плюсы

  • бесплатный доступ к новым методам лечения прежде, чем они начнут широко применяться;
  • качественный уход, который, как правило, значительно превосходит тот, что доступен в рутинной практике;
  • участие в развитии медицины и поиске новых эффективных методов лечения, что может оказаться полезным не только для вас, но и для других пациентов, среди которых могут оказаться члены семьи;
  • иногда врачи продолжают наблюдать и оказывать помощь и после окончания исследования.

При этом, принимая решение об участии в клиническом исследования, нужно понимать, что:

  • новый препарат или метод лечения не всегда лучше, чем уже существующий;
  • даже если новый препарат или метод лечения эффективен для других участников, он может не подойти лично вам;
  • новый препарат или метод лечения может иметь неожиданные побочные эффекты.

Главные отличия клинических исследований от некоторых других научных методов: добровольность и безопасность. Люди самостоятельно (в отличие от кроликов) решают вопрос об участии. Каждый потенциальный участник узнаёт о процессе клинического исследования во всех подробностях из информационного листка — документа, который описывает задачи, методологию, процедуры и другие детали исследования. Более того, в любой момент можно отказаться от участия в исследовании, вне зависимости от причин.

Обычно участники клинических исследований защищены лучше, чем обычные пациенты. Побочные эффекты могут проявиться и во время исследования, и во время стандартного лечения. Но в первом случае человек получает дополнительную страховку и, как правило, более качественные процедуры, чем в обычной практике.

Клинические исследования — это далеко не первые тестирования нового препарата или метода лечения. Перед ними идёт этап серьёзных доклинических, лабораторных испытаний. Средства, которые успешно его прошли, то есть показали высокую эффективность и безопасность, идут дальше — на проверку к людям. Но и это не всё.

Сначала компания должна пройти этическую экспертизу и получить разрешение Минздрава РФ на проведение клинических исследований. Комитет по этике — куда входят независимые эксперты — проверяет, соответствует ли протокол исследования этическим нормам, выясняет, достаточно ли защищены участники исследования, оценивает квалификацию врачей, которые будут его проводить. Во время самого исследования состояние здоровья пациентов тщательно контролируют врачи, и если оно ухудшится, человек прекратит своё участие, и ему окажут медицинскую помощь. Несмотря на важность исследований для развития медицины и поиска эффективных средств для лечения заболеваний, для врачей и организаторов состояние и безопасность пациентов — самое важное.

Потому что проверить его эффективность и безопасность по-другому, увы, нельзя. Моделирование и исследования на животных не дают полную информацию: например, препарат может влиять на животное и человека по-разному. Все использующиеся научные методы, доклинические испытания и клинические исследования направлены на то, чтобы выявить самый эффективный и самый безопасный препарат или метод. И почти все лекарства, которыми люди пользуются, особенно в течение последних 20 лет, прошли точно такие же клинические исследования.

Если человек страдает серьёзным, например, онкологическим, заболеванием, он может попасть в группу плацебо только если на момент исследования нет других, уже доказавших свою эффективность препаратов или методов лечения. При этом нет уверенности в том, что новый препарат окажется лучше и безопаснее плацебо.

Согласно Хельсинской декларации, организаторы исследований должны предпринять максимум усилий, чтобы избежать использования плацебо. Несмотря на то что сравнение нового препарата с плацебо считается одним из самых действенных и самых быстрых способов доказать эффективность первого, учёные прибегают к плацебо только в двух случаях, когда: нет другого стандартного препарата или метода лечения с уже доказанной эффективностью; есть научно обоснованные причины применения плацебо. При этом здоровье человека в обеих ситуациях не должно подвергаться риску. И перед стартом клинического исследования каждого участника проинформируют об использовании плацебо.

Обычно оплачивают участие в I фазе исследований — и только здоровым людям. Очевидно, что они не заинтересованы в новом препарате с точки зрения улучшения своего здоровья, поэтому деньги становятся для них неплохой мотивацией. Участие во II и III фазах клинического исследования не оплачивают — так делают, чтобы в этом случае деньги как раз не были мотивацией, чтобы человек смог трезво оценить всю возможную пользу и риски, связанные с участием в клиническом исследовании. Но иногда организаторы клинических исследований покрывают расходы на дорогу.

Если вы решили принять участие в исследовании, обсудите это со своим лечащим врачом. Он может рассказать, как правильно выбрать исследование и на что обратить внимание, или даже подскажет конкретное исследование.

Клинические исследования, одобренные на проведение, можно найти в реестре Минздрава РФ и на международном информационном ресурсе www.clinicaltrials.gov.

Обращайте внимание на международные многоцентровые исследования — это исследования, в ходе которых препарат тестируют не только в России, но и в других странах. Они проводятся в соответствии с международными стандартами и единым для всех протоколом.

Читать еще:  Как проявляется токсикоз у беременных? Токсикоз при беременности на ранних сроках: почему возникает и как облегчить его течение

После того как вы нашли подходящее клиническое исследование и связались с его организатором, прочитайте информационный листок и не стесняйтесь задавать вопросы. Например, вы можете спросить, какая цель у исследования, кто является спонсором исследования, какие лекарства или приборы будут задействованы, являются ли какие-либо процедуры болезненными, какие есть возможные риски и побочные эффекты, как это испытание повлияет на вашу повседневную жизнь, как долго будет длиться исследование, кто будет следить за вашим состоянием. По ходу общения вы поймёте, сможете ли довериться этим людям.

Если остались вопросы — спрашивайте в комментариях.

Воспоминания о беременности

Воспоминания о моей беременности вызывают у меня самые светлые, самые теплые, самые прекрасные чувства. Я чувствовала себя королевой.

И совсем не потому что мир крутился вокруг меня, а потому что мир крутился во мне — целый маленький мирок, которому мы с мужем дали жизнь.

Беременность — не болезнь. Именно эта фраза стала девизом чудесных 9 месяцев. Я хотела доказать себе, в первую очередь, что беременность — это не повод расставаться со своим привычным образом жизни, со своими увлечениями, это не повод гонять мужа в три ночи за какой нибудь экзотикой с селедкой (хотя мой любящий муж и это сделал бы для меня), это не повод закрыться дома от людей, огородив себя от всевозможных опасностей.

Было 1 июня, когда на нашем тесте показалось две полоски (как символично, ведь это День защиты детей). Лето для нас с мужем — это очень активное время. Для того, чтобы объяснить, в чем заключается эта активность, мне необходимо рассказать, чем мы занимаемся.

В свободное от работы время (для моего мужа это занятие и есть работой) мы работаем с тинейджерами в христианском подростковом движении. Каждую неделю у нас проходят встречи, мы организовываем разные проекты: квесты, брейн-ринги, дискуссионные клубы, конференции на актуальные для подростков темы и т.д. А каникулы (летние и зимние) — это особая пора, потому что это время лагерей. Если слово «лагерь» вызывает у вас самые жуткие ассоциации: три недели скукоты, а единственное развлечение — дискотека, — то сотрите этот образ из памяти. Потому что эти лагеря совсем другого, нового типа, когда ребенок не имеет ни минуты покоя, его все время занято и продумано до секунды. Вот уже 8 лет я работаю с подростками и ежу в эти лагеря вожатой.

И когда мы узнали о нашей беременности, у меня даже не возникало вопроса, а стоит ли рисковать и ехать в лагерь.
На третем месяце я была в двух лагерях вожатой. Это незабываемое время для нас с мужем и ребят из наших команд. Я играла, бегала, прыгала, танцевала, веселилась, и мне было совсем не тяжело.

Воспоминания о моей беременности вызывают у меня самые светлые, самые теплые, самые прекрасные чувства. Я чувствовала себя королевой. И совсем не потому что мир крутился вокруг меня, а потому что мир крутился во мне — целый маленький мирок, которому мы с мужем дали жизнь.

На четвертом месяце мы поехали в палаточный лагерь, где я была поваром. Если кто-то когда-то готовил на костре, то знает этот прекрасный запах, который обволакивает тебя всего, и ты еще долго будешь пахнуть дымом. Вместе с еще одной девочкой и нашими верными помощниками мы готовили три раза в день на 40 вечно голодных ртов. Я чувствовала себя многодетной мамочкой. Жили мы в палатках, поэтому это еще добавило в нашу жизнь капельку экстрима. Это была излишняя беспечность на грани с безумством.

Вместе с летом закончился и мой отпуск. Я работаю учителем. Когда я вернулась из отпуска, то мы с дирекцией обменялись новостями: я им о своей беременности, а они мне о количестве рабочих часом. В общем вышло по 5 уроков каждый день. Поверте, 5 уроков (а иногда с заменами их было 7) — это много, потому что следует хорошо подготовиться к урокам (я не позволяла себе прийти на урок не подготовленной), заполнить 8 классных журналов, проверить стопы тетрадей и т.д. (Я могу долго перечислять, на сколько много работы у учителя). И вот так я работала до 33 недели беременности. Я планировала довести своих учеников до конца семестра, но, к сожалению, пришлось уйти в декрет раньше — большой живот и дальняя дорога на роботу давали о себе знать. Когда уходила в декрет, мои ученики говорили: «Давайте вы родите, побудете месяц дома и вернетесь». «Как же я буду проводить уроки? — интересовалась я». «А мы будем по очереди нянчить вашего малыша, ведь у нас есть опыт — младшие братики и сестренки». И это говорили мне ученики 2 класса. Какое же это милашество.

И вот наступили зимние каникулы, а вместе с ними очередной лагерь. Итак я на 36 недели еду в зимний подростковый лагерь вожатой (тут можно выбрать подходящий смайлик-эмоцию, которую я у вас вызвала). Нет, я не сумасшедшая, просто , помните, беременность — это не болезнь. Я делала все необходимое, вот только в играх не участвовала, и не потому что было тяжело двигаться, а потому что было снежно и скользко — я боялась поскользнуться (то есть здравого смысла я все таки не лишена полностью). Этот лагерь и мое вожатство — хорошее время, когда ты можешь помочь подросткам в такой тяжелый для них переходной период.

Хочу также рассказать еще об одном моем увлечении, которым я занималась практически до родов. Я пела в музыкальной группе. Наша клавишница даже говорила: «С большим животом ты поешь еще лучше». На самом деле это и не странно, ведь с размером живота росли и усилия, которые мне было необходимо прикладывать, чтобы выдавать красивый звук, ведь задышку при беременности никто не отменял. Пение помогло мне правильно дышать при родах. Когда я пошла на курсы по подготовке к родам и нам рассказывали о правильной дыхательной технике, я поняла, что именно так и дышу, когда пою. Так что в моем хобби были исключительные плюсы.

За день до родов мы с друзьями сделали бургер-покер-пати, что стало как бы проводами моей беременности. А теперь мне, кормящей маме, бургеры только снятся.

Вся беременность моя прошла легко, воздушно, без каких либо осложнений, мне даже было не известно такое частое явление как токсикоз. И вот я не знаю: я себя чувствовала хорошо, потому что вела такую активную жизнь, или мне удалось вести активную жизнь только потому, что не было никаких осложнений.

Но на своем опыте я убедилась: беременность — не болезнь. Я желаю всем девушкам таких же чудных, воодушевленных, волшебных воспоминаний о своей беременности.

Воспоминания о патологии беременных

19 июля. Запланированный “поход” в женскую консультацию — нужно встать на учет. Перед походом в консультацию поставила тесто для блинов на кефире. Думаю: “Приду — оладушков напеку”. Ага.

Людмила Николаевна оказалась очень приятной женщиной в возрасте. Создалось впечатление, что опыт у нее большой. Посмотрела меня на кушетке. Обеспокоилась маленькими размерами матки. К тому же живот во время осмотра стал большим и “каменным”. Так повторялось последнее время. “О, какой тонус. Это тренировочные схватки, только пока без боли”. Повела меня “за ручку” на УЗИ.

В кабинете УЗИ сидела грозная тетя-врач. Ей бы с ее недоверчивым тяжелым взглядом работать в КГБ. Задала несколько уточняющих вопросов на счет срока, ознакомилась с результатами предыдущего УЗИ.

Читать еще:  Что помогает при изжоге во время беременности. Изжога у беременных: что можно пить из лекарств. Влияние изжоги на ребенка

— Ложитесь! — скомандовала она. Выдавила мне на живот гелевую фигурку и стала проводить обследование. Молча. Прошла минута.
— Скажите хоть что-нибудь, — попросила я.
— А что я должна сказать?
— Все ли нормально?
— Все данные запишу в отчете и передам врачу.

После некоторого молчания она все-таки изрекла: “Девочка у вас”.

Вот это для меня действительно была новость. Ранее пол ребенка был загадкой.

Мысли мои уже были заняты тем, что “у нас девочка”.

Врач мой при изучении результатов УЗИ радость мою, понятно, не разделяла. Общими словами сказанное мне можно передать так: “Боже мой, ужас какой! Срочная госпитализация!”

Вердикт вынесен — вызываем “скорую”. Попросили, если возможно, вызвать мужа с работы. Чтобы сопроводил, чтобы знал. Муж примчался быстро.

Я была напугана и плакала. Он сохранял спокойствие: “Надо, значит надо”. А мое воображение рисовало ужасные картины в стенах роддома.

В приемном отделении толпились люди. Приказано снять все свое (даже кольцо обручальное). Поверхностный осмотр. Бритье. Душ.

Заполнение документов. Врач в приемном задавала общие и уточняющие вопросы с таким видом, будто меня лечиться привезли не в больницу, а к ней домой. Ворча о том, что “сегодня как прорвало” и что мест в больнице вообще уже нет, она дала подписать два документа.

Сестра повела меня в отделение патологии. Шестой этаж. Первый пост.

Во и диванчик, на котором, как оказалось, ночью спят акушерки. Одна из них рассказала потом, что самый популярный вопрос, который задают ночью разбудившие ее пациентки, это: “А что это у меня между ног течет?”.

Выдали комплект постельного белья. Акушерка заявила: “Идите в 612-ю. Я потом приду к вам и все объясню”. Забегая вперед, скажу, что обещанных объяснений и “экскурсии” я так и не дождалась. Постигала все самостоятельно.

Палата оказалась пятиместной. Там уже была девушка. Видимо, поступила она чуть раньше меня — только заправляла постель. На вид — старше меня. Как выяснилось позже, так и было. Марине недавно исполнилось 29. Улыбчивая, разговорчивая. Пришла, как говорится, рожать.

Вскоре поступила команда: “С пеленкой — в смотровую!” Там с документами, которые были у меня на руках, ознакомился наш палатный врач — Осипов Семен Владимирович. Своеобразным он себя показал уже тогда. Всего разговора я уже не помню. Помню один момент. Спрашивает, на что аллергия, чем болела, есть ли хронические заболевания. Я отвечаю. Он пишет. Дохожу до своей ВСД и пролапса, он записал. Но тут девушка с большим пузом, которая сидела рядом на кушетке на КТГ, сказала, что у нее голова закружилась. Семен Владимирович встал, намочил руки и брызнул ей в лицо. “Как сейчас? Лучше?” Она ответила: “Когда брызнули — стало лучше”. Он сел и продолжил “работать” со мной. Уткнувшись в бумаги, задал вопрос. Мне показалось, что он спросил: “Сколько лет?” Я стала вспоминать, сколько же лет у меня пролапс. Думаю, 10 точно есть.

— Точно не могу сказать. Лет 10.

Он на меня смотрит поверх очков:

— Соображаешь что говоришь? Мужу сколько лет?
— 25!

Посмотрел на кресле, взял мазок.

Вдвоем с Мариной мы были недолго. Уже через час появилась Лена. А через полчасика поступила и Вика. Марина, видя в ней собрата по разуму (читай — собрата по пузу), спросила:

— У тебя какого числа срок?
— Сегодня! А у тебя?
— Завтра!

Познакомились и поболтали. Марина была единственной из нас, кто посещал Школу матери, и потому охотно делилась знаниями и собственным опытом. Лена постоянно звонила своему мужу и узнавала, где он и что делает. После разговора с ним звонки продолжались всяким знакомым, друзьям и родственникам. Звонки одолевали и Вику. Вика оказалась врачом. Поэтому ей, как человеку, наиболее приближенному к медицине (ее муж, кстати, тоже врач), задавались все вопросы по этой части. Да, собственно, Вика и сама охотно делилась впечатлениями от медицинских будней.

В наше окно были видны купола церкви. Стали говорить о боге. О защитниках беременных. Вспомнили о Матронушке. Оказалось, что у всех, кроме Вики, есть с собой иконки.

Подошел вечер. А с ним и желание есть. Об ужине нам никто не сообщал. Акушерка так и не заходила. Пошли дружной толпой в столовую, где нам сообщили, что “в день поступления” не кормят! Но пообещали дать макарон, если останутся после ужина. Что сказать. Провела я там не один день, так что могу предположить, что в тот день осталось у них не меньше, чем в остальные дни. И при желании можно было бы выделить нам и по котлете с чаем. Ну да ладно. Покушать мне с собой муж собрал. Голодной не осталась.

Ко мне единственной из палаты вечером пришел муж. Общаться можно было только через окно. С шестого этажа не докричишься, разговаривали по сотовому. Как же было грустно видеть из окна мелкие фигурки людей и среди них — своего мужа. Как же хотелось к нему. Но “так надо”. Здесь проведут диагностику, возьмут необходимые анализы и примут меры. Здесь помогут ребенку.

Муж передал покушать, вещи, предметы личной гигиены. Надо сказать, наибольшую радость вызвали туалетная бумага и блинчики! Вкусные, тоненькие, сложенные вчетверо уголком.

Услышав, как зовут моего мужа, Лена сказала, что хочет так назвать ребенка, если родится мальчик. На УЗИ малыш все время “прятался”. Скромничал. Но ей сказали, что обычно так девочки выглядят.

Встречаться с мужем имели право только девочки из платных палат. Видела потом, что мужья приходили в сменной обуви и белых халатах поверх одежды к ним в палату. Платная палата размером с нашу, но разделена пополам на боксы, по “половинке” на одного человека.

Окно нашей палаты выходило на “три лавочки”. На асфальте счастливые новоиспеченные папаши писали всякие надписи в духе роддомов: “Зая, спасибо за сына!” “Котенок, спасибо за дочь!” И только у одной женщины было имя! И имя это — Анечка. Особо счастливые прикрепляли шарики, наполненные гелием. Не знаю, как умудрялись папы писать эти огромные надписи? Бдительное око охраны было всегда начеку. Но, тем не менее, и асфальт, и трава — все было подвластно мужской пишущей руке. Буквы на траве скосили триммером.

Бытовые условия оказались очень даже ничего. На каждую палату (по 4-5 коек) — отдельные туалет и душ. Утро следующего дня — четверга — началось со сдачи анализов. 6 часов. Общий анализ мочи (баночки раздали еще с вечера). Кровь из вены.

Спать уже не хотелось. Организм требовал новых впечатлений. Около семи нас позвали мерить давление: “Девочки, давление мерить”. Вскоре из коридора другая тетя стала предлагать поменять грязные пеленки и полотенца. “Какой сервис!” — и настроение повысилось. А потом пришло время завтрака. Каша, омлет или запеканка, хлеб с кусочком масла, “кофе на молоке” или чай, сахар, хлеб. Обед: первое (водяной суп, щи или борщ), второе (гарнир и что-нибудь к нему), компот. Вообще столовая давала много пищи. для размышлений. Манная каша с манной запеканкой. Гречневая каша с тощей красной рыбой (кодовое название — гречка с плавниками). Котлеты из хлеба, прожилок и мясными “отходами” (кодовое название — вкуснятина).

Читать еще:  Когда начинает округляться живот. Когда начинает расти живот при первой и второй беременности: срок беременности, описание, фото. Когда, на каком сроке начинает активно, быстро расти живот при беременности? На каком сроке беременности появляется и виден ж

Лечение заключалось в том, что приносили таблетки, поставили капельницу. Ставила “бухая акушерка”. И вид у нее соответствующий, и ароматы. Ходит, жвачку жует. Думает, наверное, так незаметно. Но попала в вену с первого раза.

Вечером акушерка замерила давление, а потом прошла и “прослушала животы”.

Палата. Зашла врач, похожая в профиль на актрису Рэйчел Уайтс, и всех нас, как новеньких, позвала на УЗИ.

Процедуру делала тщательно.
— Пол знаете?
— Вчера сказали впервые. Но скажите еще раз — мне будет приятно.
— Девочка.

Посмотрела по таблицам, каким срокам соответствует ребенок. 28-29 недель.

Видимо, когда результаты всех УЗИ были готовы и проанализированы, к нам залетел Семен. Поговорил с каждой. Мне сказал, что можно прокапать препарат, который улучшается кровоток и, соответственно, поступление кислорода ребенку, раз уж я лежу. Но у них этого лекарства нет. Дорогое. Если нам по карману, пусть муж купит.

Дни стали пролетать. Однообразные. Режимные. Тумбочка и кровать. Капельница ждет. А пока она капает, лежишь. Болтаешь или читаешь. За время пребывания в больнице прочитала “Сумеречный дозор” и половину “Последнего дозора” Лукьяненко. Муж принес. Вообще супруг мой — единственная радость. Приезжал ко мне каждый день, хотя и добираться нужно целый час. Свет в окошке. И каждый раз привозил мне что-нибудь вкусненькое. Даже когда настроение было ужасное и есть не хотелось ничего, меня ждал какой-нибудь сюрприз.

Поскольку в палате не сиделось, мы открывали для себя новое. Нашли комнату отдыха. Телевизор, четыре дивана. Правда, мы ее называли читальным залом, а не комнатой отдыха. Пару раз, когда была жарища, мы туда читать уходили — спасались от пекла и духоты палаты. Из ее окна было видно крыльцо выписки. Смотрели иногда, как оттуда выносили маленьких гусиничек, завернутых в розовые, голубые, желтые, зеленые или белые одеяла. Детишки.

Вечером совершали “моцион”. Скучно же в палате сидеть! Изучали, что где на этаже. Выходить-то нельзя. И на лифтах путешествовать тоже нельзя. Вообще ничего нельзя. Но мы нашли дверь. Когда никого из персонала поблизости не было, мы туда пошли и обнаружили очень красивую белую мраморную лестницу. Иногда было слышно, что на нижних этажах кто-то ходит. А если посмотреть вниз, то можно было увидеть первый этаж. Судя по всему, это холл, в котором выписывают малышей. Как же хотелось пробраться туда! Но, во-первых, могли застукать где-нибудь по дороге. Во-вторых, спуститься по лестнице на первый этаж, а потом подняться на шестой — не самая простая задача при угрозе прерывания беременности. Поэтому эта лестница стала просто “тайным местом”, в которое было интересно пробраться незамеченной, постоять, посмотреть, послушать и выбраться так же незамеченной.

В понедельник после завтрака в палату зашла врач.

Спросила меня. Позвала с собой.
— Вам Семен Владимирович о барокамере говорил?
— Нет.
— А в назначениях есть.

По дороге (на 7 этаж, где проводятся всякого рода процедуры и терапии) она спросила о болезнях, кровотечениях, клаустрофобии и пр. Я отвечала, а сама шла и боялась. Мало того, что для меня все это было неожиданным, так я еще вспомнила когда-то услышанную неприятную историю. Врач научила что делать, когда начнет закладывать уши. Уточнила, нет ли на мне косметики и кремов. Сказали снять все, кроме сорочки.

— А у нас аппарат не работал. Его только что отремонтировали!

Ага, спасибо, что сказали. И без этих подробностей страшно! Я легла. Крышку закрыли. Зашумело. Врач и ее помощница смотрели на меня сквозь стекло. Первый сеанс — 15 минут (остальные 4 были по 40 минут). Довольные тетеньки держали в руках микрофон и говорили со мной.

— Пшшшшш.
— У меня шипение одно. Я вас не слышу!
— Пшшшшшшшш.
— Не слышно.
Судя по телодвижениям и умным выражениям лиц, они что-то там крутили.
— А теперь слышно?
— Да! Теперь слышно!
Они просияли.
— Пшшшшшшшш!!
— А теперь — нет!

Когда сеанс закончился, и я выбралась из этого кокона, то поделилась впечатлениями. Где что шумит, шипит. Какой динамик работает, какой — нет. Ну, хоть не скучно! Было страшно, но хоть какое-то время я чувствовала себя тестировщиком!

И в обед нашей Лене сказали, чтобы она больше не ела и что за ней могут прийти в любой момент: вечером, ночью или утром.

Этого мы не ожидали, тем более не ждала этого Лена, который день томившаяся в ожидании врача, который должен был подтвердить, что ей показано только кесарево. Дело в том, что ребенок у Лены был в тазовом предлежании, а у самой нее — врожденный вывих тазовых костей. Причем была у них в семье какая-то предрасположенность к этому. Бабушка ее умерла в родах, а мама Лену все-таки родила. Хотя была она у нее уже не первым ребенком. Лена была в шоке. Позвонила мужу, который заплакал от радости. Потом маме, которая заверила ее, что все будет хорошо. Ее это успокоило. Ближе к вечеру Лену вызывали подписать документы о том, что ей будут делать кесарево, об использовании эпидуральной анестезии и прочее. Лену забрали только в обед следующего дня. А когда Семен появился (он специализируется на кесаревом, уже 25 лет кесарит), мы спросили:

— Как там Лена?
— Родила.
— Кого?
— Мальчика.
— Мальчика?!

Потом был долгожданный обход главврача. Златовратская Татьяна Викторовна. Нам его пророчили уже который день. Санитарки и акушерки носились, как ошпаренные, марафет наводили. Вытирали пыль в самых укромных уголках палаты.

Она подходила к каждой из нас. Семен торжественно зачитывал основные моменты истории болезни. Она делала свои выводы. Давала рекомендации и советы. Подошла ко мне, щупает. Семен: “. 29 недель. Гипотрофия плода под вопросом”. Она: “Да, тут явная гипотрофия. Без вопросов. Лечись. Отдыхай. Потом пойдешь домой — будешь там хорошо кушать и наблюдаться. А в 38 недель к нам на госпитализацию”.

В среду я поговорила с Семеном о выписке. Он сказал, что с угрозой держат 8-10 дней, что в пятницу сделают УЗИ и, если все будет хорошо, и не будет болей, то меня выпишут. Семен утром не зашел, а появился только после завтрака. Стал готовить документы на меня к выписке. И отправил на Доплер. Получив результаты, он сказал: “Полежишь еще. Прокапать надо”. В общем, что-то было не так. Я очень расстроилась. Я устала. Устала от больницы. Это не санаторий. Конечно, здесь нет домашних забот. Покушать тебе приготовят. Белье постирают и погладят. Лежишь. Читаешь. Лечишься. Но все это тяжело.

Мы уже практически не двигались. Грубо говоря: есть, спать, есть, спать. Нет ни энтузиазма, ни задора. Дни пролетают, не отличаясь друг от друга. Только ощущение, что толстеешь. Иногда в ком-то из нас просыпался активность, и этот кто-то поднимал всех хотя бы на прогулку по коридору. Бесцельное время.

Теперь я ждала понедельника. Осмотр. УЗИ. Врач диктовала ассистентке параметры, а я тихо лежала и внимала.

— Головное. Девочка. Пуповина первой степени зрелости. Плечо 51. Бедро 57.
— По параметрам 30-31 недели.

Слава богу. Все хорошо. Ребенок перевернулся (не зря копошился в выходные) и все хорошо.

Мне выписали больничный, и в три часа муж забрал меня.

Источники:

http://yandex.ru/health/turbo/articles?id=2463
http://promum.com.ua/blogi-mam/vospominaniya-o-beremennosti/
http://www.7ya.ru/article/Vospominaniya-o-patologii-beremennyh/

Ссылка на основную публикацию